Михаил Гаёхо. Кумбу, Мури и другие // Новый мир. — 2021. — № 2. (Номинировал Андрей Василевский)
Михаил Гаёхо уже выдвигался мной на «Новые горизонты» — «Человек послушный» («Новый мир», 2019, № 4). Вошел в финал. Что для рассказа — не повести, не романа — большая удача.
Вот снова — Гаёхо. «Кумбу, Мури и другие». Снова в «Новом мире» (2021, № 2). На этот раз жанр обозначен как «Микророман». Микро — потому что он занимает всего 26 журнальных полос. В тоже время он структурирован как «роман» на 63 небольшие главки.
«Кумбу, Мури, Ипай, Кубито — вот названия карантинных классов, слова для которых были взяты из языка австралийского племени камилару. Депутат Кумбу Воронин считал, что в этих словах сохранилась частица древнего знания, переданного аборигенам инопланетными пришельцами. В доказательство он приводил тот несомненный факт, что с момента введения этих классов необходимости в карантинных мерах не возникло ни разу. Однако на случай объявления карантина для каждого класса были заранее выделены отдельные места в общественном транспорте, барах, театрах, ресторанах. Это должно было помешать распространению заразы».
Карантина еще нет, но он уже есть.
«— Туда нельзя, — сказал фебель, преградив дорогу.
— Почему? — спросил Ипай Владимир.
— Потому, — сказал фебель и показал направление в узкий боковой переулок. — А туда можно.
Ипай Владимир и Мури Констанция пошли туда, куда можно».
Вроде бы ничего особенного в микроромане не происходит. Многое узнаваемо (по жизни и литературе). Но ритм — затягивающий ритм заставляет дочитать до конца.
Ольга Балла:
Михаил Гаёхо поставил интеллектуальный эксперимент, продлив систему коронавирусных, «карантинных» ограничений в России в неопределённо долгое будущее. Доведя эту систему не то чтобы до абсурда, но до (родственного ему, однако) безупречно логичного в своём роде развития, он показывает себе и читателям, каково будет людям в социуме, разбитом на четыре «карантинных класса», у каждого из которых – собственные запреты, права, правила поведения (независимо от того, что «с момента введения этих классов необходимости в карантинных мерах не возникло ни разу» — дело, в конечном счёте, давно уже не в них и не в заразе, от которой они теоретически призваны защищать). Он детально продумал культуру этого общества, его психологию, быт, систему верований и суеверий и даже отчасти язык, а главное – то, как виртуозно и охотно человек вживается в заданную извне несвободу, обживает её, делает её удобной для себя, — как легко человек с несвободой соглашается. По существу, автор исследует естественные источники рабства в человеке, хорошо знакомые нам и по эмпирической реальности, — он всего лишь их заостряет, и то не слишком сильно; так что «микророман», в конечном счёте, не столь уж и фантастичен и куда ближе к реальности, чем родственный ему, допустим, «1984» Оруэлла. Пародийный и социально-критический компонент здесь, конечно, силён; и не то чтобы Гаёхо открывает нам новые горизонты (скорее, очередной раз подтверждает старые как мир), но сделано это здорово, точно и убедительно, узнаваемо и смешно.
Природа очистилась настолько, что в фантастику вернулась сатира.
На самом деле, конечно, Михаил Гаехо давно работает в таком ключе, его рассказ, ставший финалистом прошлогодних «Новых горизонтов» тоже социальная сатира, которая, в общем, представляет собой экстраполяцию существующих уже трендов и доведение их до абсурда. Эта шизоидная реальность героями текстов воспринимается не как абсурд, а как норма жизни – подозреваю, что и мы многие вещи воспринимаем как норму жизни, хотя они совершеннейший абсурд. Здесь когда-то прошедшая эпидемия стала поводом для новых ограничений, причем эти ограничения раз уже будучи приведены в действие, вызывают новые ограничения, пока ситуация не заходит в совершеннейший тупик именно потому, что такая стратегия требует непрерывного усиления давления – и в какой-то момент система не выдерживает и ломается.
Мне вообще нравится, как пишет Гаехо – с какой-то несколько меланхолической отстраненностью, не давая никакой авторской оценки происходящему; вообще подозреваю, что эпидемия оказалась и в реальности фактором, ускорившим одни процессы и зацементировавшим другие, и что текстов про эпидемию у нас будет много. Ждать от социальной модели глубокого психологизма, конечно, смысла нет, она не для того писана, но и в жизни от людей требовать глубокого психологизма смешно, так что все в этом смысле в порядке.
В. Березин, мне тебя не хватает.
Ирина Епифанова:
Микророман Михаил Гаёхо во многом перекликается с прошлогодним текстом-номинантом, его же «Человеком послушным». Здесь тоже речь идёт, в общем-то, о социальном эксперименте по выведению лояльных граждан. О том, доколе граждане могут терпеть разводимый свыше кафкианский абсурд и производ (спойлер: бесконечно). Плюс к присутствовавшим и в прошлом тексте Гаёхо размышлениям добавилась злободневно-карантинная тема об ограничениях ради ограничений, смысла которых уже никто толком не понимает.
Ирония, лаконичность и новая мифология текста отчасти напомнили «Колыбель для кошки» Воннегута. Мастерская работа, смешная и горькая одновременно.
Вадим Нестеров:
Совсем плохо. Австралийская антропология на фоне ожидаемой, но не начавшейся пандемии. Претенциозный словопомол с повесточкой. Совершенно пустая вещь.
Екатерина Писарева:
Рассказ Михаила Гаёхо «Человек послушный» номинировали в прошлом сезоне, и он вошел в финал – удивительно, но до сих пор неплохо его помню. Это была любопытная антиутопия о мире, в котором есть общество добровольных доноров и баллы гражданского рейтинга. Я думала о «Человеке послушном» совсем недавно, когда читала последний роман Виктора Пелевина Transhumanism Inc., и удивлялась тому, как созвучны эти два текста.
С микророманом «Кумбу, Мури и другие» (разбит на 63 крошечные главки), у меня не сложилось. Мне кажется, он намного слабее, чем предыдущий рассказ этого автора. Депутат, карантин, борьба с представителями власти, распространение заразы… Серьезно? Спасибо, следующий.
Очередной постмодернистский текст. Можно даже сказать, что довольно яркий представитель одной из двух основных форм подобных текстов.
Чаще всего сочинения постмодернистов делятся на «произведения-игры» и «произведения-конструкты». Создатель «произведения-игры» изначально много думает о своем будущем читателе и стремится сделать его соучастником и сотворцом, заставляя многое самостоятельно додумывать и воображать. Создатель же произведения второго типа озабочен лишь совершенством собственного «литсооружения», нарочито собранного из «материалов», плохо монтирующихся друг с другом. И тем больше гордость автора, когда из разнородных кусков, вдохновленных книгами самых разных эпох и жанров, удается собрать нечто непротиворечивое и вполне читабельное, где разнородность исходных источников выявляется только при тщательном анализе.
Вот питерский писатель М. Гаёхо и попытался сотворить такой «конструкт», изготовив повесть «Кумбу, Мури и другие». Но, боюсь, разнородность устремлений автора не позволила ему создать что-нибудь внутренне непротиворечивое. Гаёхо решил изначально поиронизировать над нынешним социальным расслоением (странная идея-предпосылка о разделении общества на «карантинные классы» (фактически – касты) по схеме, восходящей к обычаям некоего австралийского племени (!). И в то же время текст перенаполнен саркастическими намеками на современное «коронобесие» и вообще на перегибы в борьбе с пандемией. А еще в повесть ни с того ни с сего вставлен объемный кусок с аллюзиями на «Серебряного голубя» А. Белого. (То есть автор произведения претендует также и на ироническое переосмысление наследия русского литературного ренессанса конца XIX – начала XX в.). В конце же вообще дается мини-картинка начавшихся всеобщих бунтов уставшего от авторитаризма населения (социальный комментарий; куда же без него в современной культуре!)
И все это загнанно в достаточно небольшой объем, что приводит к закономерному результату – образы героев не развиты, они кажутся совершенно картонными и сочувствовать им не хочется. Впрочем, возможно, М. Гаёхо к этому и стремился, создавая текст, близкий к «литературе абсурда», где ничто не имеет значения – ни персонажи, ни сюжет, ни антураж – только возникающее общее ощущение нелепости происходящего.
Что ж – общая аура абсурдности и ненормальности в повести «Кумбу, Мури и другие» явно присутствует. Но к фантастике и уже тем более – к НФ – подобное произведение имеет мало отношения. Хороший научно-фантастический текст изначально предполагает рациональное и четкое изложение развития даже самых невероятных событий. И, если кто хочет почитать НФ-историю на похожую тему – о мире, где свирепствуют пандемии и всех тиранят медицинские службы, – тому лучше обратиться к старому доброму роману А.Н. Громова «Год лемминга». А повесть «Кумбу, Мури и другие» М. Гаёхо годится лишь для любителей крайних постмодернистских экспериментов.